Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

Будущий избранный весь превратился в слух. А вдруг? Как он там сказал? Величайшее сокровище?

— Что ты знаешь о Слезах Нимоа?

— О слезах? — удивился Ветер.

— О Слезах Нимоа, которые стали бесценными Жемчужинами.

— «И вот Священный Дождь упал,в день Ниаканн, в расцвете лета,и мириады жемчугов,как мириады точек света,рассыпались,скрывая ДарНимоа людям».

Небрежно, без выражения, Ветер по памяти повторил хорошо знакомые строки бессмертного Стэвира.

— «День Ниаканн», — добавил он. — Или, как его еще называют, «Легенда о Жемчужинах» Стэвира. Об этих жемчугах ты говоришь?

Бран потерял дар речи. Молчал и Ветер. Это вырвалось невольно, да так быстро, что и сообразить–то не успел.

— Ты знаешь стихи Стэвира? — наконец пришел в себя старик.

— Ну и что? — Ветер умышленно небрежно раскинулся в кресле, чтобы скрыть досаду.

Вместе с этими строками полезли непрошенные воспоминания. Ильгрит, Олтром…

— Для простого воришки ты слишком…

— А я не простой. Я сложный, — парировал Ветер. — Для знатных и богатых господ. Стихами отвлекаю их внимание. От кошельков.

— А я ведь сразу понял: ты не прост! Нимоа послал тебя! — опять завелся старик, и Ветер счел необходимым прервать его бесконечные излияния.

— Мне кажется, нам обоим следует уделить, наконец, внимание той тайне, что связана с жемчугами Нимоа, и кою ты желаешь мне доверить. Или же не желаешь. Тогда позволь мне удалиться.

Силивест Бран удивленно хлопал глазами, а Ветер… Он словно сбросил с себя эти… Сколько? Пять, три, и еще три… одиннадцать лет — целых два малых срока и еще один год впридачу. Бесконечная череда лет вдруг отступила, и прошлое разом ожило, вырвалось на волю из глубин, непрошено напоминая о себе. Ветру почудилось, что он опять на скамье рядом с Олтромом ведет бесконечный спор относительно новой трактовки древних рукописей. Как давно это было!

Старик все молчал и молчал.

— Я ухожу, — просто сказал Ветер. И встал.

— Нет, нет, нет! — Бран до отказа напряг свой слабый голос и бешено завращал глазами. — Я вижу, вижу, что это ты! Тот, кому я могу доверить свое бесценное знание. Ты думаешь, это только легенда? О Жемчужинах, хранимых Драконами? Нет! Я видел, видел такую Жемчужину собственными глазами! Это я, я получил ее в дар от Дракона! И теперь я богат, сказочно богат! Видишь? А ведь я бывший красильщик!.. Красильщик тканей! И все это, — он слабо дернул рукой и обвел глазами богато убранную комнату, — по милости Драконов… благодаря моему сокровищу!

Вот это уже другой разговор. Стоило здесь немного задержаться, если только старик не выжил из ума от удара.

— Так ты говоришь, что видел одну из Жемчужин? Своими глазами?

— Да, да… Верь мне! Я держал ее в руках! Я получил ее в дар!

— И где же она? — осторожно осведомился Ветер.

— Этого я тебе открыть не могу.

Оставалось только усмехнуться. А как же иначе.

— Нет, ты не понимаешь! Я никому не смогу завещать Жемчужину! Она моя. Она не будет служить тебе. Жемчужина — не кусок золота, — его голос выровнялся, он уже объяснял, а Ветер внимательно слушал. — Ее нельзя продать… даже просто отдать нельзя. Ты потом узнаешь почему. Но она приносит удачу, редкую удачу в деньгах. Сказочную… Вот послушай. Я все расскажу тебе, а если ты про то начнешь болтать бездумно, все равно никто не поверит.

Он ухмыльнулся, видно, представляя, как Ветер ко всем и каждому начнет приставать с этой глупой историей. Сам же Ветер сосредоточенно внимал, пытаясь шаг за шагом отделить правду от вымысла.

— Когда я получил ее, то толком не уразумел, что за ценность мне досталась, на самом–то деле. Я помню тот день, как шел по дороге нищий, голодный: в кармане не то что какого–то скимбика — ни одного медяка не завалялось. А потом мне навстречу попалась лошадь. То ли я на нее набрел, то ли она на меня… Кляча клячей. Конечно же, она не была ничейной. Но я свел ее в ближайшее селенье и продал какому–то… верно, редкому в тех местах заезжему торговцу. Не выменял на еду, а продал! За местное серебро. А я‑то думал, что меня побьют как конокрада! Ведь поселок был как раз неподалеку, и кляча могла оказаться тамошней… Но голод подпирал, а день клонился к вечеру, приходилось искать укрытия, чтобы не остаться на улице, и еды, чтобы не упасть прямо на дорогу. Но нет! Мне повезло — местные не признали клячи. А вырученные за нее деньги стали пустою тратой для глупца, купившего это сокровище. Она, верно, сдохла на следующий же день. И куда смотрел тот олух! Одно слово, изрядно успел нализаться, перед тем как со мной сторговался. Ладно… довольно про него.

Он замолчал, переводя дыхание. Грудь его вздымалась все чаще, бледные, почти восковые щеки украсились лихорадочными пятнами, и Ветер начал опасаться, что старик не закончит своей истории, прежде чем свалится от нового удара. События многолетней давности явью вставали перед Браном, словно он помнил все до малейшего вздоха.

— Вот так я худо–бедно добрался до витамских границ, на остаток денег прикупил одежду поприличнее, набрался смелости и решил подзаработать у какого–нибудь торговца. И сразу удача! В первом же городе зашел в первую же богатую лавку и спросил, не нужны ли тут люди, что в красках и тканях хорошо разбираются. Очень опытные. Да, сказали мне, нужны. Они как раз искали такого, да к тому же чтобы мог объясняться с людьми из Края Вольных Городов, знал наречие тармас или хотя бы хадасса. О счастье! Я больше года в Бархассе прожил, с хадаисами, за это время на их языке болтать научился, и вполне прилично. А тармасское наречие — мое родное. И тут в лавку сам хозяин пожаловал. Управитель сразу ему на меня показал, и вдруг я торговцу тому приглянулся. Стал он меня расспрашивать, кто таков, чем до того занимался. Ну, наврал я, конечно, на несколько мешков хватит, но держался все–таки своего ремесла красильного, чтобы не попасться, да пару имен еще вспомнил известных, и в Бархассе, и в Стромпике, и в родном моем Вальвире.

— Стой, так ты из Вальвира? — внезапно оборвал его Ветер.

— Да, оттуда.

Увлеченный своей историей старик торопливо отдышался, он часто так делал. Все–таки недуг донимал его, но не мог служить помехой теперь, когда любой ценой хотелось уверить Ветра в существовании легендарных жемчужин.

— Так вот. Хозяин на меня посмотрел и говорит управителю: вот, мол, я честного человека сразу вижу. А то все только обокрасть норовят. В Фалесте за два года уже пятеро местных проворовалось. Пошлю туда вот этого. Хочу, чтобы стал он моим управителем в Фалесте. Тот, из лавки, удивился несказанно! Вот так я и попал в Фалесту, да еще сразу управителем, из моей–то бесталанной нищеты. Дело не мое, но я старался, и как–то все мне удавалось, даже слишком. Словно редкостное чутье открылось. Хочу сделать так — ни опыта ведь, ни уменья нет — а делаю вдруг совсем наоборот. А потом оказывается: все правильно сделал. Стали поговаривать, что предвиденье у меня есть чудесное. Если я замешкался и каких–то тканей не прикупил — ни у кого они продаваться не станут. Не покупают люди и все. А из лавки моего хозяина в Фалесте все подчистую выметают. Года через два стал я управителем уже в Бархассе. А потом и сам небольшую лавчонку выкупил, почти задаром. Хозяину от нее — один убыток. Но я смело покупал, понимал уже свою силу. И скоро стала моя лавка первая в городе. Потом и другие были, потом другие города, а потом я сюда приехал, в Ласпад. На родину потянуло. А здесь все–таки к Вальвиру ближе. Туда мне нельзя возвращаться…